Кухни бывают разные: молочные и политические, закулисные и полевые. Есть и литературная. У нее свой набор рецептов и секретов. Свой запах. Свои специи.
Когда-то литературная кухня базировалась на своде классических рецептов, выверенных и общепризнанных. Тургеневские щи и обжигающие чеховские блины, наваристая уха Крылова, бунинская наливная антоновка и гоголевские галушки, булгаковские порционные судачки, да ржаные сухари, да чистый спирт... Литературные повара не были профессионалами, кулинарных техникумов не кончали. Но как готовили! До сих пор слюнки текут!
Теперь литературная кухня иная. Она давно вышла за пределы книжных страниц, и смысл имеет теперь несравненно более широкий и многослойный. Долой скучные классические рецепты! Да здравствует авторский нюх, рыночная проницательность! Готовить надобно теперь то, что по вкусу шеф-поварам. Да чтоб корочка официальная непременно имелась. Да медкнижка по всем правилам. Да колпак белый, крахмальный. Да еще чтобы дегустаторам понравилось, и литературная СЭС чтоб пропустила. Вот войдешь в сборник рецептов – считай, приняли тебя в ряды кулинаров! А так ты просто кухарка!
Есть еще и простая кухня на вынос. Но это для челяди. Дешево и сердито. Бесхитростно, без всяких там выкрутасов и сложных гастрономических сочетаний. Чтобы некогда было вкус смаковать, о смысле жизни думать: проглотил – и забыл! Сюда и СЭС не сильно вмешивается – никто ведь пока не помер? – и ладно. А как помрет – тогда и подумаем. Может, закон какой литературный придумаем. Или Год безопасного чтения объявим. Или штраф на повара наложим, чтобы другим неповадно было (только отравителя надо правильно выбрать), да и отстраним от кухонно-литературной самодеятельности.
Но давайте лучше о рецептах. Вот вы что любите? Свежих устриц или пареную репу? Странный вопрос – да? А ведь читателей часто ставят именно перед таким выбором. Или-или. Любить одновременно и то, и другое негоже. Литературных поваров тоже делят на устричных и репных. Даже кулинарные союзы под это приспособили. Литературная кухня превратилась в арену идеологической борьбы, в противостояние кулинарных школ, вместо того чтобы оставаться полем для экспериментов и хранилищем лучших традиций. Но кухня существует для того, чтобы пить чай и говорить по душам. Не для баталий. Не для ссор.
И все же. Где заканчивается разнообразие и начинается опасная для жизни всеядность? Чем измеряется мастерство литературного повара? А объективность дегустатора? Нужно ли прививать читателю вкус или давать «на вынос» то, к чему он привык? Наконец, не запретить ли законодательно говорить «вкусно» о литературном тексте? Или литературная кухня так и останется метафорой, предметом словесного эквилибра начинающего повара-самоучки?
