С самого рождения они отличались друг от друга, как и не братья вовсе. Только созвучие имён их и объединяло – Владик и Вадик. Старший – Владик – родился недоношенным, хилым, всё время кричал и требовал без конца грудь. А когда получал – давился молоком и кашлял. И снова орал, как резаный. Спать – почти не спал, вес набирал с трудом. Нет такой детской хвори, которой не переболел бы Владик, и всё в самой тяжёлой форме, с осложнениями. То ли дело младший – Вадик – явился на свет богатырём, четыре с половиной кило. Сосал серьёзно, обстоятельно, а потом сразу же крепко засыпал. Болячки обходили Вадика стороной, а когда в полтора года он подцепил от старшего ветрянку – то болел всего три дня, и бесследно. Владик же навсегда остался рябым на одну щёку. Участковый педиатр сказала, что у младшего мальчика хороший иммунитет, а у старшего – ослабленный. Не только иммунитет у Вадика был отменный, но и аппетит. Что ни приготовь – съедал махом и добавку просил. Рос как на дрожжах. Владик же вечно размажет по тарелке и не доест – сущее мучение!
Так и росли на контрасте. Один – домосед, другого со двора домой не загонишь. Один – бойкий крепыш, другой – долговязый тихоня. Один – в футбол, другой – за книги.
Когда сыновья пошли в школу, расстановка изменилась: Вадик ленился, хватал двойки и замечания, а Владик упёрся – и все десять лет был круглым отличником. Разница между мальчишками была всего полтора года, но матери казалось, что больше – насколько упёрт, не по-детски серьёзен был старший, настолько же лёгок и шаловлив младший.
После школы Владик поступил в университет на филологический – бабский, как считала мать, факультет, а Вадик, бросив на первом же курсе политех, подался на заработки на Севера. Сначала в Мончегорске на шахте работал, потом перебрался в Мурманск, на сухогруз устроился. Поматросил – и бросил. Через три года переехал в Пермь. Мать не одобряла кочевой жизни младшего сына, но прощала всё, когда тот приезжал в отпуск. Вадик вёл её в лучший в городе ресторан и угощал деликатесами. Шампанское лилось рекой. Мать сидела нарядная, с лакированной причёской, среди весёлых Вадиковых друзей и забывала о плохом – о мотовстве сына, его долгах и забывчивости.
У старшего, как не приди, – чай с бубликами, да картошка с солёными огурцами. Но что ждать от школьного учителя? – выбрал же себе профессию! С его-то мозгами мог бы и дипломатом стать – было б чем матери гордиться. А так.... Правда, с праздниками всегда аккуратно поздравлял и подарки дарил. Впрочем, какие подарки? – так, ерунду всякую: то книжку, то вазочку какую, то поделку своими руками. Словом, не умел Владик жить широко. Даром, что медалист. Всё не впрок...
Женился на разведёнке – долговязой Нине, школьной биологичке. Сына её – Костика – принял и на себя записал, отказавшись сдуру от алиментов. Когда учительской зарплаты стало не хватать – подался шабашить, плитку класть. Руки-то у Владика правильно были пришиты, не в ущерб мозгам. Он и матери частенько помогал – то обои переклеит, то трубы поменяет, не говоря уже о мелочах вроде текущего крана или сломанного замка. Впрочем, рукастость Владика мать воспринимала как должное: раз умеет – значит, должен.
А вот Вадику с женщинами не везло. То гулящая Ритка прицепилась к нему, как банный лист, – насилу отвадила мать такую невесту. То три года прожил с Надькой-пустышкой – бесплодна была, хоть и пыталась родить, но не донашивала. В последний выкидыш чуть сама коньки не отбросила. Как такую в жёны брать? Ещё одна – коммерсантка Ольга из Подмосковья – проверку прошла: и забеременела, и выносила, и родила мальчонку здорового – Альбертом назвали. Но к тому времени Вадик к ней охладел и в жёны не взял. «Ну и что с того? – рассуждала мать – раньше надо было Ольге думать, правильный момент для важного разговора выбирать».
Остальных, перемётных имён мать не запоминала – зачем голову себе забивать? Вадик – мужик видный, красавец, весельчак, на гитаре играет – такой без бабы не останется.
– Может, сойдёшься с Ольгой-то, сынок? – спрашивала время от времени Вадика мать. – Алика, внука родного хоть понянчу. Не Владькиного же пасынка баловать.
– Опять ты за своё?! – сердился сын. – Почём мне знать, с кем Ольга сына нагуляла? Жили-то мы порознь, – и, обняв мать за плечи, ласково добавлял: – Всё равно так, как ты, меня никто любить не будет.
Это был запрещённый приём – оба об этом знали. Но один каждый раз применял его, а другая – млея, принимала. После этого следовал давно известный ритуал: Вадик дарил матери подарок – французские духи или цепочку, и просил взаймы. Долг он никогда не отдавал. А мать каждый раз прощала, жалея Вадюшу за несчастную судьбу, отсутствие семьи и бытовую неустроенность.
Как-то зимой старший, Владик, подцепил пневмонию, просидел на больничном полтора месяца. В школе его заменили практикантом, плиточных заказов, не было – не отошли ещё люди от новогодних каникул. Словом, сидел Владик на бобах. Нинкиных денег на прокорм, знамо дело, не хватало, а тут ещё надо было форму для Костика покупать к отчётному концерту в филармонии. Пришёл сын к матери денег занять.
– А ты как собирался жить на учительскую зарплату? – встретила его мать, уперев руки в бока. – Раньше надо было думать, куда поступать! Я тебе сколько раз про МГИМО говорила? Фёдор Львович там ещё работал, мог бы посодействовать. А ты что?! Никогда мать не слушаешь! Всё по-своему!
– Мам, ну ты же знаешь, я хотел в аспирантуру...
– Какая аспирантура?! – перебила его мать. – Ладно, работа нищенская. Но женился-то на разведёнке зачем? Хоть бы алименты получали бы на Костика! Нет же, и от этого отказался. А я тебя предупреждала!
– Это принципиальное решение, – оправдывался, бледнея, сын.
– Если ты такой принципиальный, – что ж за деньгами пришёл?
– Мам, мне всего-то на пару месяцев. Скоро заказы пойдут, я отдам.
– В апреле Вадюша в отпуск приезжает. Ты же понимаешь – мне надо его встретить по-человечески! На вот, тысячу, чтобы к первому апреля вернул. И не вздумай со мной шутки шутить!
Владик постоял задумчиво перед матерью – это было втрое меньше, чем он просил, на форму не хватит, – мотнул головой, развернулся и ушёл.
– Ишь ты! Иди-иди, – кричала мать вслед, – подумаешь, гордые мы какие!
А когда за старшим захлопнулась дверь, подошла к шкатулке и медленно пересчитала аккуратно сложенные купюры. Ну да, всё правильно: стол накрыть надо, да водочки не абы какой купить, да причёску нарядную сделать – наверняка Вадюша в ресторан её поведёт. «Глянь-ка, денег ему не хватает, – обижалась она на старшего. – Норовистый слишком – вот и не хватает!».
Когда в апреле приехал Вадик, Владик проблемы свои уже решил. Появился крупный заказ по плитке, семья перекантовалась без займа. К тому же практикант рассчитался из школы раньше срока, и Владика вернули на место.
Старший брат встретил младшего на вокзале, помог донести багаж до автомобиля.
– Всё на «тройке» ездишь? – ухмыльнулся Вадик. – Не надоело? Я себе «Хонду» новую взял.
– Меня устраивает. – сухо ответил Владик. – На дачу мотаться большего и не надо.
– Так ты ещё и огород сажаешь?
– Огородом Нина занимается. А я шабашу в свободное от уроков время.
– И много у тебя свободного времени?
– Мало, – вздохнул Влад. – Но что делать – семью обеспечивать как-то нужно.
– Неправильно ты живёшь, братан. Надо, чтобы все вокруг тебя обеспечивали. Вот у меня, к примеру, две бабы – и обе Галки, – тут мне повезло, в койке не перепутаешь. Одна здесь хлебом-солью встречает, не знает, как угодить-ублажить. Другая – в Перми. Та, что в Перми – постарше, но и побогаче. Эта – стрижёт, та – массаж делает. Эта – шашлыки жарит, та – пельмени лепит. И обе ждут. Понял, как надо? – Вадим назидательно похлопал старшего по плечу и вытащил из кармана плоскую бутылку.
– Каждому своё, – глухо произнёс старший.
– Это да! – легко согласился младший и отхлебнул виски.
– Вообще-то, мог бы и Ольге помогать. Сын у тебя как-никак растёт, – хмуро заметил Владик.
– Она и сама прекрасно справляется. Три магазина в Мытищах, – Вадик подмигнул и сделал ещё глоток. – Бизнес-вумэн! – понял?
– Как так можно, Вад?! – вспыхнул Владик. – Тебе что – совсем не стыдно? Или ты притворяешься?
– Ба! Да ты мне завидуешь! Сам-то в хомут башку вдел, теперь не выпутаешься. Чужого растишь.
– Не смей! – вскипел Влад и резко затормозил.
Машина остановилась под окнами материнской квартиры. Навьючившись сумками, братья молча поднялись на пятый этаж.
– Вадюша мой приехал! – расцвела мать, бросившись на шею к младшему сыну.
Старшего она даже не заметила.
Шли годы. Владика пригласили в только что открытую, первую в городе частную школу «Интел-степ». Жизнь его круто изменилась. Он смог навсегда оставить все свои шабашки и подработки – платили в «Интел-степ» хорошо. Дети в школе подобрались смышлёные, пытливые, учиться хотели. Вдобавок директор выдвинул его кандидатуру на премию «Учитель Года», и – надо ж такому случиться – Владик её выиграл! Он смог переселить семью из однокомнатной хрущёвки в приличную трёхкомнатную квартиру в новом микрорайоне. Жена оставила учительство и устроилась на полставки лаборантом в крупный медицинский центр неподалёку от дома. Костик к тому времени заканчивал музыкальную школу по классу кларнета и готовился поступать в музучилище на духовое отделение. Словом, всё у Владика наладилось.
У Вадика – наоборот. Не везло ему ни с женщинами, ни с деньгами. Дважды пытался он жить вместе – раз с коллегой по работе, другой – с соседкой по лестничной площадке. Но всякий раз это заканчивалось ничем.
– Просто я не встретил ещё свою женщину! – объяснял матери седеющий уже Вадик. – Попадаются мне одни корыстные бабы – им бы штамп в паспорт скорей поставить, да на шее моей повиснуть.
– Правда-правда, сынок, – сочувствовала мать, подкладывая в тарелку сына кусок мяса покрупнее, да повкуснее. – Сейчас такие профурсетки пошли – охомутают враз! Ты ухо востро держи!
С деньгами у Вадика тоже не складывалось. Раз – проигрался в карты. Угораздило же его вляпаться в эту историю! – и ведь друг пригласил, прекрасно знавший его страсть к покеру. Опоил, раскрутил, обобрал. А ещё друг, называется!
Или другой случай – банк подсунул, бумажку, где мелким шрифтом такое понаписано, что по ветру пустить можно кого угодно. Сын подписал не глядя – широкая душа! – а потом чуть по миру и не пошёл. Если б не мать. Пришлось дачу старую продать. Срочно пришлось – ну так ведь и банк ждать не собирался. Натравил на Вадика коллекторов – а это бандиты ещё те! – вынужден был мальчик скрываться. Но, дело старое – всё выплатили.
Владик поступил тогда некрасиво – отказался помочь брату. Насупился, как индюк, и принялся морали читать – жизни учить, вместо того, чтобы просто дать денег. Глядишь, и дачу не пришлось бы по дешёвке продавать.
Иногда по вечерам, листая старый, плюшевый альбом с чёрно-белыми фотографиями, мать ловила себя на том, что Вадиковы снимки она рассматривает подолгу, нежно гладит и улыбается, погружаясь в сладкие воспоминания. А Владиковы пролистывает быстро, с каким-то раздражением, вспоминая лишь ночной ор и бесконечные болячки. В такие моменты она могла честно признаться себе: да, младшенького она любила больше, чем старшего. Что с того? Сердцу ведь не прикажешь! У Влада и так всё есть, хотя всю жизнь шёл поперёк материнского слова, во всём перечил. Вадюша же, сердечко, никак по жизни устроиться не мог, счастье своё найти. Не везёт парню – и всё тут. Кому же утешить его, помочь, как не матери?
В последний год мать сдала. Младший сын снова поменял работу, переехал из Перми в Кемерово. В родной город, как она не уговаривала, возвращаться наотрез отказался. Звонить стал редко, разговаривал сухо. Делиться совсем перестал, а ведь раньше они могла часами обсуждать по телефону все несправедливости мира по отношению к его судьбе. Что-то сынок недоговаривал, что-то скрывал – материнское сердце это чувствовало.
Без Вадюшиного внимания мать зачахла и постарела. Не дарил он ей больше французских духов, не водил в рестораны. Незачем теперь было наряжаться, причёску делать, помаду заветную доставать. В редкие дни встреч не знала мать, чем угодить сыночку, куда посадить, что спросить и как ответить.
А к зиме слегла.
– Приведи Алика, Вадюш, – просила она сына, – вырос, небось. Хочу посмотреть на внучка родненького – твоя же кровиночка!
Хмурился Вадик, отмахивался – не любил он таких разговоров. Да и признаться не мог, что Ольга запретила ему встречи с сыном, не признав в нём отца. Гордая оказалась.
А другого внука – неродного Костика – больная и сама не звала, всё и так про него знала. Сноха Нина приходила к ней, что-то там приносила в кастрюльках, лекарства на тумбочке оставляла. Да и уходила, ни о чём не спрашивая. Старший, Владик спрашивал, но всё больше про таблетки и анализы. В душу не лез – да она б и не пустила.
Одна навязчивая мысль глодала мать с утра до вечера: как вернуть сыновнюю нежность младшего? Как умаслить Вадюшу? Чем вернуть былую привязанность? И она придумала.
– Сынок, а я ведь на тебя всё наследство записала, – призналась она однажды. – Всё как есть – твоё будет! Мне ведь недолго осталось. – ей хотелось вызвать у сына сочувствие, жалость, быть может, слёзы.
– Брось, мам! Ты ещё всех нас переживёшь, – бодро отозвался Вадик, наклонился и обнял её.
Пахло от него шикарной жизнью, дорогими сигаретами, диковинными напитками, чужими женщинами – мать охватило чувство утраты.
– Вадюша, сберкнижку возьми в комоде, в верхнем ящике, – продолжала она. – На смертное собирала. Ты уж похорони меня честь по чести.
Сын просветлел лицом.
– Как генеральшу похороним, – пообещал торжественно. – Полированный гроб из карельской берёзы, духовой оркестр и поминки закачу такие, что все завидовать будут! –и, спохватившись, добавил: – но ты, мама, не спеши!
Он шагнул порывисто к старому комоду, с трудом выдвинул перекосившийся ящик и достал из вороха старушечьего белья старомодную книжицу.
– На предъявителя? – уточнил смущённо.
– Да, всё сделала, как надо. Девочки в банке подсказали. – она подняла глаза на сына и протянула руки.
Вадик театрально поцеловал одну руку, потом другую. Наклонился и приник к бледной материнской щеке. «Вот оно – счастье!» – подумала старуха.
– Мне сейчас нужно будет в Кемерово уехать. Работа. А потом...
Что потом – он не договорил. Пришли Владик с женой и сыном, зашуршали пакетами, загремели кастрюлями. Вадик торопливо поздоровался с братом и его семьёй, попрощался с матерью и ушёл.
В дверях обернулся. Щуплый очкарик Костик мялся у двери, не решаясь подойти к больной бабушке. А та не очень-то и звала. Возлегала равнодушно на высоких подушках, безучастно подставляла руку мерять давление и думала, думала об утраченном счастье, о несправедливой судьбе-злодейке и чудовищной непохожести двух своих сыновей.
...Хоронил мать Владик. Гроб был самый обыкновенный, сосновый. Обошлись без духового оркестра и пышностей. Поминки заказали в скромном кафе «Фрегат».
Вадик успел с самолёта только к самому захоронению. Он зачерпнул ладонью сухие, красноватые комья глины и швырнул их в яму. Неумело перекрестился, поставил поодаль неказистую корзину ядовито жёлтых цветов. Постоял несколько минут – и пошёл прочь от понурой толпы.
Когда на следующий день в кабинете нотариуса Вадик увидел Ольгу, а вместе с ней гривастого, похожего на него пятнадцатилетнего подростка, то... – нет не удивился, а отчего-то встревожился. Здесь же сидели брат с женой и приёмным сыном. Вадик впервые обратил внимание на то, что Алик и Костик, кажется, ровесники, но совершенно не похожи друг на друга. Впрочем, какое это имеет значение?
Нотариус монотонно зачитала завещание. Вадик слушал вполуха, не вникая в содержание – он и так знал, что в нём. Но когда, отложив документ, нотариус достала конверт с последней запиской покойной и предложила кому-то из родственников зачитать её вслух, торопливо выхватил лист. Сейчас он объявит волю матери – и все поймут, как сильно она его любила. Больше всех! После этого он готов был выслушать всё, что угодно – любые упрёки, порицания, даже брань. Это всё равно ничего не изменит.
Он суетливо расправил складку на бумаге и прочёл:
«Если вы читаете это – значит меня уже нет. Вот моё решение. Вадик, те деньги, что остались после похорон на книжке – все твои. Постарайся потратить их с умом. Владик, у тебя и так всё есть, ты ни в чём не нуждаешься. Помогай младшему брату – у него тяжёлая судьба. Квартиру свою я разделила пополам между внуками – неродным и внебрачным, потому что нормального внука у меня нет. Пусть будет им память обо мне».
Мальчишки переглянулись. Владик покачал головой, даже не повернувшись в сторону брата. Вадик замер с листком в руке, всматриваясь в белое поле, словно ища продолжения или постскриптум, но ничего не нашёл.
Все встали, молча расписались в каких-то бумагах и один за другим вышли из кабинета.
Никто ничего не произнёс – только кивнули холодно, прощаясь. Он был для всех пустым местом. Был он пустым местом и для себя. Только мать продолжала любить его больше всех и оттуда. Даже обманутая и обманувшая продолжала...
