Недавно, разбирая антресоли, наткнулась на пачку старых фотографий. На них – девушка в сарафане, белом в черный горох – под стать черно-белой пленке. Улыбается несмело и вместе с тем дерзко, пряча за улыбкой неуверенность и вызов. Это я (потому и знаю точно про черно-белый горох!).
И сразу нахлынули воспоминания о фотоателье на ул. Героев Стратосферы и первой моей фотосессии в запыленном парке напротив виадука. Я тогда решила участвовать в конкурсе «Миссис 1990». Участницы должны были быть замужем и иметь ребенка. Кроме того, полагалось написать эссе о себе и своей семье, способное заинтересовать строгое жюри. Устроители намеревались показать красоту и ум российской женщины-матери, утвердить семейные ценности. А мне не терпелось утвердиться в собственной привлекательности (насчет ума я не сомневалась – а зря!). Было мне тогда 24 года. В голове – ветер, в душе – хаос, в жизни – бытовая и профессиональная неустроенность. Хотелось чего-то такого, что в одночасье перевернет мой мир. И участие в конкурсе виделось таким волшебным рычагом «переворота».
Снимать меня взялся фотограф из ателье на Героев Стратосферы – Борис Семенович. Опыта подобных съемок у него не было, у меня – тем более. Борис Семенович специализировался на выпускных альбомах, постановочных семейных снимках и фотографиях на документы. А тут такое... Но согласился охотно. Я нарядилась в тот самый сарафан в горох, обула единственные приличные туфли, затянула талию широким поясом с монументальной пряжкой и... среди грохочущих трамваев, галдящих машин, спешащих с проходной завода СК людей, началась съемка. На нас таращились хмурые рабочие и замотанные инженерши, мамаши тянули за руку упирающихся детей, забулдыги с красноречиво пылающими носами с любопытством поглядывали из-за кустов. Это сейчас публичной фотосъемкой никого не удивишь, а тогда это было в диковину. Я страшно стеснялась чужих взглядов, но, тем не менее, позировала, закидывая руками волосы и кружась горошковой юбкой. Сколько длилась съемка – теперь не вспомнить, думаю, совсем недолго. Потому как пленка (а фотоаппараты в те времена были исключительно пленочные) закончилась быстро, а перезарядить ее было негде. Мы пошли к Борису Семеновичу домой, чтобы вставить новую кассету и выбрать по дороге более подходящее место для продолжения работы, не такое многолюдное.
Гулкий двор с пуховыми тополиными сугробами. Пропахший кошками подъезд. Квартира фотографа располагалась в заводском квартале, рядом с проходной. Стол тесной кухни был накрыт на двоих. Среди салфеток и узкого хрусталя, высилась бутылка рислинга и рижский бальзам. «Перекусим?» – весело подмигнул Борис Семенович. Увидев сервированный по всем правилам стол, я испугалась. Пробормотав что-то про дочку, которую надо забирать из садика, шагнула назад к двери. Борис Семенович удивленно пожал плечами: «А как же съемка? Мы ведь только начали». «Достаточно!» – преувеличенно бодро ответила я и скатилась по лестнице вниз, мысленно распрощавшись со снимками. Чувство отвращения во мне соперничало с обидой за бесплодно потраченное время. «Фу, какой мерзкий старик!» – возмущалась я про себя, а дома долго мылила руку, за которую он меня держал.
Но фотографии я все-таки получила. Черно-белые – как того требовали условия конкурса. Смешные, наивные и совершенно непрофессиональные, как со стороны фотографа, так и со стороны модели. Тем не менее, отборочный тур я прошла. Но дальше надо было ехать в Москву, а значит признаваться всем во всём. Я не решилась. Да и жизнь сделала крутой поворот и без конкурса.
...Много позже я узнала, что Борис Семенович – одинокий вдовец. Дочь его, проживающая в Риге, была очень похожа на меня, только другой масти и на четыре года старше. Виделись они с отцом редко. Еще я узнала, что старый фотограф с радостью брался за любые, как теперь говорят «проекты», позволяющие хоть отчасти развеять одиночество. Это только кажется, что фотограф – публичная профессия. Люди приходят в студию, занятые исключительно собой и своими мыслями. И нет им дела ни до плешивого старика в неуместной бабочке, ни до его фото экспериментов, ни до стеноза коронарных артерий...
Борис Семенович умер в полном одиночестве. Его обнаружили в темном, залитом кровяным светом чулане, где он проявлял пленки. В ванночке плавали почерневшие снимки. Фотограф сжимал в руке пинцет, а другой держался за сердце. На балконе нашли две дюжины глиняных бутылочек из-под рижского бальзама и одну непочатую бутылку рислинга...
